Атомный ГУЛАГ

Умрите геройски!

День рождения атомного ГУЛАГа можно назвать точно: это случилось 8 октября 1946 года. Именно в этот день из великого архипелага лагерей и ссылок были выделены те, что теперь занимались только «Атомным проектом». Вместе с Курчатовым, Харитоном, Сахаровым, Берией и Сталиным.

Сталин подписывает в этот день Постановление СМ СССР № 2266-94 сс «О мерах обеспечения Главпромстроем МВД СССР строительства предприятий Первого главного управления при Совете Министров СССР», то есть речь идет об атомных объектах страны.

Потом будут «экспериментальные» взрывы. Несколько из них проведут над заселенной местностью, не поставив в известность жителей. «Для чистоты эксперимента». Таким будет взрыв термоядерной (водородной) бомбы над Чукоткой, котрый вы видите в нашем киноархиве.

Советским ученым и правительству нужны были сведения о том, что станет с местным населением подвергнутым облучению осадками из радиоактивного облака. Сегодня об этих испытаниях на далекой Чукотке известно. Но были и другие. Гораздо ближе. Прямо в Центральной полосе России…

Ворота в Ад

Незатейливый лесной пейзаж. Другой бы раз прошли мимо: что в нем такого примечательного? А тут… Надо снимать. Надо зафиксировать все, что увидим. Мы знаем, что больше сюда ни ногой. Только сегодня, только сейчас…

Легкий ветерок, дующий в лицо, некстати. Лучше бы зайти с подветренной стороны. Но тогда на снимке не будет видна эта разобранная изгородь. Проем в ней мы сразу же окрестили «воротами в ад».

Изгородь появилась только в этом году. В Москве вдруг зашевелилось высокое начальство и послало на эту лесную поляну гонцов. Те осторожно побродили по закраинам, что-то затаили в себе и с тем уехали. А потом поступила команда: «поляну огородить!»

С трудом нашли добровольцев, кто это сделает… Ветер разносит предосенние запахи. Так бы и вдохнул полной грудью, но этот вдох может стоить жизни.

Все, кто знает, что их ждет на этой поляне, сюда ни ногой. Речка в ста метрах — граница. Говорят, по весне здесь дуром токуют глухари. Охотники хорошо знают эти места. Но бродить здесь с ружьишком и долго выжидать птицу равносильно самоубийству.

Как некстати этот ветерок. Он дует как раз из ворот, а нам туда идти. Странное ощущение: опасность всюду, но ты ее не видишь. Она на земле, в траве, в воздухе и в этом ветре. Броском вперед! Мы почти бежим. Нам надо как можно скорее оказаться с подветренной стороны.

В траве из бетонных нашлепок торчат трубы, концы проржавевших тросов над ними и ядовито-зеленых проводов.

Посреди поляны железный столб с приваренной к нему чугунной плитой. Ее отливали специально на века. Литые буквы предупреждают: «Запретная зона. Строительные и буровые работы в радиусе 450 метров запрещены». На бетонном фундаменте процарапана надпись на память: «Минеев. Мингеология СССР». Не знал человек, что все эти годы проклятия будут адресованы ему лично как виновнику случившегося. Хотя какой он виновник. Его делом было бурить скважину. Он свою работу выполнил, в чем и расписался.

То, что произошло потом, называется аварией. Мы даже знаем теперь слово точнее — выброс. Струя раскаленных радиоактивных газов прорвала оболочку земли и вырвалась наружу.

Мы стоим над эпицентром ядерного взрыва. Под нами огромная, судя по запрету, остекленелая полость, заполненная смертоносным газом, который до сих пор сочится сквозь землю. За тридцать лет рана не затянулась. Мы стоим над преисподней…

Философы говорят, что когда думаешь о вечности или стоишь на берегу крутого обрыва, в голову приходят глобальные мысли. Но мы стоим над пропастью…

Мысль не пришла, аварийный термин — выброс, вдруг превратился в многомерное понятие.

Рождение большой лжи

Мы перестали верить атомщикам. Пусть они говорят, что это у нас Чернобыльский синдром, он и породил атомофобию. С тех пор, как разнесло реактор у Припяти, мы вдруг все ощутили себя атомными заложниками. Тот самый «мирный» атом, который в шестидесятые годы мы так романтизировали, дохнул на нас смертным смрадом.

Когда-то по журналистской молодости я собирал материалы старших коллег, вырезая их из центральных газет. Картонная папочка с надписью «Атом» получилась достаточно объемистой. Все эти собранные репортажи, статьи уже устарели, но рука не поднималась выбросить их. И правильно сделала, что не поднялась.

Сейчас вот все перечитал заново. Странное ощущение неконкретного мира. В репортажах нет имен творивших «атомное чудо», и где оно творилось, было неизвестно.

Пытаюсь вспомнить, как тогда воспринимались эти победные публикации. Воспитанные в совершенной секретности, мы, скорее всего, ловили лишь факт: пущена очередная АЭС, землю содрогнул атомный мирный взрыв, рванула бомба, сообщением о которой мы давали очередной отпор очередным проискам империалистов. Нам казалось, что страна крепнет, набирает мощь, цветет и живет ощущением вечной весны.

В ту пору физики (атомщики, в частности) чувствовали свое полное превосходство над человечеством, и, погруженные в вакуум секретности, они потрошили мир, разлагая его на молекулы и атомы. Именно тогда они научились лгать. Прародительницей лжи была та самая секретность, которая их и развращала. Это относится не только к нашим физикам-ядерщикам. Во всем мире им были созданы одинаковые условия.

Но строки бойких газетных репортажей разбавляли слухи, которые просачивались сквозь бронь тайн из наглухо закрытых городов и с далеких суперсекретных полигонов. Они, как радиация, накапливались в нашей памяти. Чернобыльский синдром созрел в нас давно, только до поры он был безымянным. Мы сейчас многое знаем. Попробуем подложить канву правды под то, чем нас обманывали.

Вчитайтесь в репортерские строки тех лет: «…Совещание партийного и комсомольского актива города проходило спокойно, по-деловому. С коротким сообщением выступил один из членов госкомиссии. Он рассказал о значении эксперимента, о его подготовке.

— Толчок в городе будет небольшим, — объяснил он, — несколько баллов. Однако могут упасть неустойчивые предметы — зеркала, портреты, часы, куски штукатурки. Чтобы не было несчастных случаев, мы просим все-таки выйти на улицу тех людей, что живут в ветхих постройках. …

Возможные повреждения зданий будут устранены в течение десяти дней, строительные материалы уже завезены.

— А радиация будет? — последовал осторожный вопрос.

— Нет. В любом случае безопасность города и окружающих деревень полностью гарантируется. Повторяю, при любой ситуации…»

Репортаж абсолютно безадресный, поэтому трудно сказать где это происходило, но в подобном эксперименте участвовал авиационный штурман Алексей Бурян. Его воспоминания недавно опубликовала газета города Запорожье, где он живет:

“…В нашу задачу входило “прошивание” пылевого облака, которое образовывалось даже после подземного ядерного взрыва. Оно поднималось вверх на три-четыре километра и постепенно рассасывалось.

Кабина нашего самолета была забита аппаратурой, у каждого летчика имелось по два дозиметра. Весь полет занимал минут сорок. Набрав допустимую норму в 15 рентген, шли на посадку.

Конечно, мы, штурманы и пилоты, знали об опасности радиационного заражения. Толщина дюралевой обшивки самолета была всего семь миллиметров. Но все были молоды и здоровы, никаких последствий долго не ощущали. Вспоминается случай, когда поднятое взрывом облако неожиданно изменило предсказанное метеорологами направление и пошло на жилой городок. Я первым заметил это и сообщил в штаб. Из штаба ответили: “Молчите, это не ваше дело”.

Или вот рассказ о создании рукотворного, вернее, взрывотворного озера. “Земля медленно поползла вверх. Казалось, все перевернулось. Перед глазами выросла бурая стена.

Воздух покачнулся. В эти минуты он сделался упругим, как резина. Он ударил в лицо, и хотя люди стояли неподвижно, им почудилось, что они преодолевают какую-то невидимую преграду.

Через несколько дней испытатели подошли к воронке. Перед ними зияла гигантская щель. Из ровного лица степи был вырван громадный клок. Шесть миллионов кубометров земли поднял в воздух взрыв”.

И дальше:

“…Произошло событие, которое так долго ждали. Стояла обычная для этих мест жара. Люди изнывали. Правда, на берегу было чуть прохладнее, но как манила эта безмятежная водная гладь? Поистине, близок локоть, да не укусишь… Пока. Наконец медики дали “добро”, и все обитатели поселка побежали на пляж. Купались долго, от души…” Чудовищные строки. Вы сейчас в этом убедитесь.

Описываемое событие произошло 15 января 1965 года. Это был первый ядерный взрыв в мирных целях. Взрывом решено было перекрыть реку Чаган, которая протекала недалеко от Семипалатинского полигона, и тем самым образовать искусственное озеро.

В официальном отчете, который был рассекречен совсем недавно, читаем: “Сразу после взрыва начал подниматься купол раздробленного грунта. Через 2—5 секунд после взрыва был отмечен прорыв раскаленных газов и началось формирование облака, которое стабилизировалось через пять минут на высоте 4800 м. Раздробленная часть грунта, достигнув максимальной высоты, равной 950 м, стала опускаться… После проведения подземного испытания “Чаган” радиоактивному заражению подверглись территории 11 населенных пунктов с общей численностью жителей 2000 человек…”

Тот же авиационный штурман Александр Бурян описывал нечто подобное, но произошедшее уже в 1972 году. Севернее Перми готовились прокладывать канал для переброса рек. Землю рвали атомом.

Летчики, отбиравшие пробы воздуха, прошли над местом взрыва на малой высоте. Дозиметры показали, что они успели хватануть по сто рентген. Каково же было удивление летчиков, когда они увидели, что на гребне канала копошатся люди.

Мы еще не совсем поняли, что уже стояли над преисподней. Привыкшие ничего не видеть и не слышать, мы даже не заметили, что нам просто поменяли форму ГУЛАГа. Теперь он был атомным, и человек в нем был частью выброса, который сопровождал каждый из проведенных взрывов.

Выброс

Только через месяц после проведенного в СССР испытания первой атомной бомбы президент США Гарри Трумэн объявил, что патрульные самолеты, летавшие вблизи границ Советского Союза, обнаружили в воздухе наличие радиоактивных частиц. Сказано это было перед самым открытием Генеральной ассамблеи ООН. Трумэн рассчитывал загнать в тупик советскую делегацию и тем самым надеялся, что она признается в наличии атомного оружия в СССР.

Но не тут-то было. В ответ он получил заявление ТАСС: “В Советском Союзе, как известно, ведутся строительные работы больших масштабов — строительство гидростанций, шахт, каналов, дорог, которые вызывают необходимость больших взрывных работ с применением технических средств. Поскольку эти взрывные работы происходили и происходят довольно часто в разных районах страны, то возможно, что это могло привлечь к себе внимание за пределами Советского Союза”.

Зная, что американский президент на этом не успокоится, официальную позицию СССР на ассамблее было поручено озвучить Полномочному представителю Андрею Януарьевичу Вышинскому.

И он озвучил. Бывший генеральный прокурор страны хорошо разбирался в тонкостях общения с политиками. Об атомной бомбе он так и умолчал, хотя намекнул, что она уже давно секретом не является. А те следы, что обнаружены в атмосфере, действительно от мирных взрывов. Он сказал, что “подобные взрывы будут позволять прокладывать каналы, добывать полезные ископаемые”, и призвал американскую сторону последовать примеру его страны.

Символично, что о мирных ядерных взрывах первым заговорил именно Вышинский. Вдохновитель ГУЛАГа, бывший прокурор — палач готов был к выполнению новых грандиозных дел и, как всегда, любой ценой.

Программа применения ядерной энергии в мирных целях “успешно” претворялась в жизнь чуть больше двух десятков лет. “Созидательная” часть была построена по довоенной схеме ГУЛАГа. Нужен завод стране — будет, необходим канал — сделаем… За ценой не стояли, расплачивались людьми.

В те годы раскрепощенная ядерная наука не знала удержу. Ей дозволялось все. Военную составляющую наглухо засекретили, но надо же было показать миру достижения в области освоения атома. Вот и приналегли на мирное использование атомной энергии. Нельзя отрицать, были грандиозные достижения в этой области. Но, как водится, были и отклонения. Все идеи шли в дело и тут же облекались в форму эксперимента.

Придумали, скажем, ученые новую методику борьбы с внезапными выбросами газа на шахтах. В основе ее был атомный взрыв. Он должен выдавить метан из угольного пласта, и после этого шахтеры могли без опаски работать. За экспериментом дело не стало. Все технические подробности его тут же засекретили и дали ему условное название “Клеванж”.

В донбасском городе Юный Коммунар присмотрели для его проведения подходящую шахту, где уголь добывали с километровой глубины. Шахта была из опасных, здесь часто случались взрывы метана. Было даже подсчитано, что за каждый миллион тонн угля шахтеры расплачивались пятью человеческими жизнями.

Обезопасить труд шахтеров — дело благородное. Голоса ученых, заявивших о том, что густонаселенный Донбасс не место для такого эксперимента, не были услышаны. Не вняли и другим предупреждениям: о возможной деформации шахтного оборудования. Кто мог остановить благородный порыв ученых, стремившихся сделать добро шахтерам? Рванули. Через восемь часов (!) после взрыва люди отправились в шахту и приступили к работе. Ни о каких средствах защиты и речи не было.

Через полгода на шахте произошла катастрофа — взрыв метана. “Как же так?!” — спросили шахтеры и только через двадцать лет получили заключение, в котором говорилось:

“Целью эксперимента была не борьба с выбросами газов, а лишь подтверждение или опровержение имеющихся технических предпосылок возможного предотвращения выброса угля или газа путем воздействия на выбросоопасные угольные пласты мощными волнами камуфлетного взрыва”.

Проще говоря: “Извините, ребята, мы попробовали, но ничего не получилось”. А то, что городское кладбище пополнилось очередной порцией шахтеров, умерших теперь уже от рака, — до этого науке дела нет. Она, как и искусство, требует своих жертв. Недавно стала известна еще одна скрытая деталь этого взрыва.

Оказывается, в результате аэрокосмической съемки над эпицентром подземного взрыва обнаружено радиоактивное пятно.

Город Юный Коммунар стал в полном составе своих жителей одним из лагерей атомного ГУЛАГа. Экспериментальный “Клеванж” им еще будет аукаться и аукаться.

Рванули в Прикамье. Там проверялась сходная идея: с помощью взрыва хотели повысить давление в нефтеносных скважинах. Взрыв был огромной силы. Эффект потряс: один из очевидцев рассказывал, что собственными глазами видел, как река оторвалась от русла и на какое-то мгновение зависла в воздухе.

Взрывали осенью. Людей, как всегда, в расчет не принимали. Никто не подумал оприближающейся зиме. В результате взрыва было разрушено 2500 печей, вышли из строя тепловые магистрали.

Итог взрыва выразился в одной фразе отчета: “увеличение выхода нефти было незначительным”.

Только сейчас на месте этого взрыва сгребли зараженный грунт — 500 кубометров — и захоронили. До этого тридцать лет людям твердили, что все у них в порядке. Дозиметры в то время были таким же секретным прибором, как блоки пуска космических ракет.

Уже исчезли с земли вдохновители и организаторы атомного ГУЛАГа, но идеи, за которые они с остервенением взялись и стали претворять в жизнь, продолжали воплощаться. О них восторженно писали газеты, убеждая человека, что все это делается ради и во благо его. Вон, даже непокорный атом обуздали.

Может быть, мы несправедливы к ядерной науке и зря о ней вот так… Может быть, синдром обреченности ГУЛАГа и синдром опасности Чернобыля вызвали в нас какую-то мутацию ненависти к атому. А что, разве мы не имеем на нее право? Разве у нас нет для этого оснований?

Долгое эхо взрыва

Волю своим эмоциям мы дали. Выплеснули все, что накопилось и накипело. Теперь попробуем спокойно разобраться в тех победных шагах глобальной программы использования ядерных взрывов в мирных целях. Быть может, атомщики скромничают, успех работ был очевиден, а они об этом молчат.

Вернемся к папке с отжившими свое время репортерскими отчетами с переднего края науки. Идей использования ядерных взрывов было много, нескончаем был и счет экспериментам.

Ученые предложили делать в пластах каменной соли хранилища для нефти. Что, мол, зря уставлять землю огромными резервуарами. Адрес будущих взрывов наметили сразу — оренбургские и астраханские степи. 18 раз нажимали кнопку подрыва ядерных зарядов.

«… Температура в несколько миллионов градусов испарила сони тонн каменной соли. В земле образовался шар, внутри которого в первые миллисекунды давление достигло нескольких миллиардов атмосфер.

…Исследование полости подтвердило: оплавленные стенки подземного хранилища выдерживали давление горных пород. Они не обрушились, стояли прочно».

Все эксперименты вроде бы закончились удачно. Может быть, на этот раз мирный атом пришелся к месту и точно соответствует выводу комиссии?

«Технология создания резервуаров-хранилищ с помощью ядерных взрывов в массивах каменной соли располагает необходимыми для проектирования методиками расчета параметров и может быть рекомендована для широкого его применения».

Этот вывод был сделан по горячим следам. А вот выводы другого характера, которые были опубликованы в январском номере журнала «Нефть России» за 2001 год.

«В настоящее время большинство подземных емкостей заполнены радиоактивным рассолом и обломками каменной соли, находятся в аварийном состоянии и непригодны для промышленной эксплуатации. На устье скважин фиксируется рост пластового давления и выход радиоактивного рассола на поверхность».

А вот еще:

«В экологическом отношении независимо от целей его использования представляет собой значительную опасность для окружающей среды, так как он обусловил формирование первичного источника загрязнения недр. И этот источник необходимо рассматривать как неконтролируемое захоронение радиоактивных отходов».

В Астраханской области постепенно назревает экологическая катастрофа. Есть опасность, что весь радиоактивный рассол со временем может оказаться в Волге. В Пермской области, где тоже есть подобные емкости, развитие экологической катастрофы идет уже полным ходом. Фонтанчики радиоактивной воды забили вблизи Воткинского водохранилища.

Неудачей закончился и эксперимент по созданию плотин. В 1974 году в окрестностях якутского городка Удачный решено было построить хранилище для отходов горно-обогатительного комбината.

Ядерщики предложили взрыв на вспучивание. Поднявшаяся дыбом земля и будет плотиной. При взрыве земля действительно вздыбилась, но через мгновение упала, образовав многометровый провал. Туча пыли поднялась в виде характерного гриба. Благо, ее отнесло на тайгу. След этого эксперимента заметен и сегодня. Шлагбаумы и щиты предупреждают: «Радиация! Опасно для жизни!»

Время показало, что вся затея с подземными ядерными взрывами была изначально опасна, но атомщиков уже невозможно остановить. Новое сенсационное сообщение в «Российской газете»: ученые федерального ядерного центра в Снежинске (закрытый городок в Челябинской области) готовы бороться с землетрясениями. Репертуар старый: они предлагают «регулярно проводить специальные подземные ядерные взрывы» для «снятия накопившихся напряжений» в недрах земли.

Сенсация оказалась из разряда пронафталиненных. Идею эту в свое время разрабатывал Андрей Дмитриевич Сахаров, но бросил, поняв, что стоит на пороге разработки тектонического оружия. Он не захотел стать его отцом.

К тому же недавно было обнаружено, что после подземных ядерных взрывов в земной коре на протяжении многих лет могут распространяться волны, инициируя новые землетрясения. Так что земные бури, которые мы сегодня пожинаем, могут быть эхом нашей победной поступи семидесятых годов. Круг замкнулся.

На этом можно было бы поставить точку и больше к теме ядерных взрывов не возвращаться. Но взгляните еще раз на снимок лесной поляны, а теперь на соседнюю фотографию. Обратите внимание на дозиметр, который мы приблизили к трубе, торчащей из-под земли. Его показания превышают допустимый радиационный фон в сорок раз. Есть здесь место, где дозиметр зашкаливает, но мы не стали показывать вам эти цифры — не поверите. Достаточно и того, что видите.

Все, о чем мы вам рассказали, может показаться абстрактным и уже далеким по времени: это было когда-то. Не обольщайтесь. Волна с ядерными отходами, которые мы по бедности навязываем сами себе, из этой же серии, а она совсем недавняя. Знаете, какой самый страшный атом? Не военный, не мирный, а бесхозный. Он тих и незаметен. О нем не кричат, потому что о существовании его никто не знает. А между тем он с настойчивой жестокостью отсчитывает человеческие жизни, идущие на выброс.

Мы скоро вернемся на эту лесную поляну… Нас ждет здесь эхо былого безумного величия. Оно вернулось…

Русская “Хиросима”

В 1996 году Россия подписала Договор о всеобъемлющем прекращении ядерных испытаний, включая и взрывы в мирных целях. Казалось бы, с распространением сверхопасной технологии покончено.

Но вот совсем недавняя публикация в «Парламентской газете»: «Одна из величайших ошибок XX века — это полное запрещение ядерных взрывов! И пора уже в этом не только признаться, но и попытаться исправить ошибку».

Эти слова принадлежат Главному конструктору ядерного оружия академику Б. В. Литвинову. Он совершенно искренне ностальгирует по программе «Мирный атом». Самым убедительным доводом, который он приводит в статье, являются слова Вышинского, сказанные им в 1949 году. Те самые слова, которые породили атомный ГУЛАГ. Академик цитирует их дословно, настолько они въелись в сознание.

«С помощью таких взрывов будут прокладываться каналы, извлекаться полезные ископаемые, и атом, таким образом, станет служить на благо народа».

Какое он принес благо народу, мы уже знаем. Вряд ли не знает этого академик, но плестись на задворках науки атомщикам не престало, и он пытается выйти на новый виток, который должен повторить старый и добить то, что еще не добито.

Слова академика убийственны: «Да, атом принес человечеству немало бед. Но дистанция от Хиросимы до Чернобыля уже пройдена. Появился жестокий опыт. И его тоже следует использовать во благо. Если кто-то попадет в автомобильную аварию, не следует сразу же запрещать ездить по городу».

Академик, видимо, начисто потерял чувство реальности. После автомобильной аварии сгребли в сторону разбитые машины, почистили асфальт — и катись дальше, а Чернобыль будет стоять памятником сотни лет и при этом все время угрожать тому же благу людей.

Надо сказать, что у ядерщиков уже давно с чувством реальности не все в порядке. Когда начала воплощаться в жизнь бредовая идея переброски северных рек на юг, они почувствовали, что их время пришло. Из дискуссии, которая разразилась в «Литературной газете», мы хорошо знаем о гигантском «созидательном» плане. Писатель Сергей Залыгин повел активную борьбу против этого, к нему подключились и другие публицисты. Речь шла только о самой идее переброски рек, а не о том, как она будет достигнута. Атомщики предложили разорвать водораздел Печоры и Камы… ядерными взрывами. Они уже подсчитали, что их должно быть 250 (!). Научно обоснованная Хиросима и Нагасаки, вместе взятые…

Сейчас бы северные ветры несли нам прохладу, густо настоянную на стронции и плутонии. В этом «плане века» нам с вами, как всегда, отводилась роль выброса. Три взрыва они успели сделать…

С убедительной логичностью академик Б. В. Литвинов оперирует цифрами: «Мы провели пять из 128 взрывов: из них два — на выброс, один — на вспучивание (попытка создания плотины), а остальные — камуфлетные, то есть подземные и на больших глубинах. Скажу прямо: пять взрывов были неудачными, где фиксировались выбросы. Но дело в том, что с таких глубин выбросы очень малы, они составляют приблизительно один процент от общей активности».

Для статистики, может быть, это и ерунда — пять из 128, для любой другой науки, возможно, тоже. Но что стоит ядерный аварийный выброс? Сколько за ним человеческих жизней? Сколько их унес Чернобыль? Да что Чернобыль…

Самым «безобидным» направлением в широкомасштабном использовании подземных ядерных взрывов в мирных целях можно считать сейсморазведку. В свое время при Министерстве геологии была создана Специальная региональная геофизическая экспедиция. В ее задачу входило сейсмологическое зондирование земной коры и мантии. План, разработанный в экспедиции, стал основой государственной программы под кодовым названием «Программа-7». Она охватывала территорию всей страны, от Бреста до Якутии.

Планировалось взорвать 80 ядерных зарядов, которые «просветили» бы площадь в 70 тысяч квадратных километров.

Стратегия этого рассекреченного ныне плана хорошо просматривается. Взрывы обходили… Москву. Самый ближайший к столице должен был сотрясти землю где-то в районе Волги — в Ивановской или Костромской области.

19 сентября 1971 года в Кинешемском районе Ивановской области содрогнулась земля. Сколько времени с тех пор прошло, можно бы о нем и не вспоминать, да вот не дает он о себе забыть. Этот взрыв и был из разряда аварийных. Вполне возможно, что, по расчетам того же академика Б. Литвинова, из земли вырвался лишь один процент радиоактивной гадости, но сколько ее накопилось за тридцать лет…

Академик же все о своем: «… Кампания о «грязи» в отношении промышленных взрывов несерьезна, она спекулятивна и носит чисто политический характер. К науке это никакого отношения не имеет». Еще как имеет.

“Дыра” в “Глобусе”

От Кинешмы, за Волгой, начинается тайга. По карте — зеленое пространство, изредка простреливаемое черной ниточкой дороги. Эта черная ниточка — не факт. Если сухо и нет дождей, то это дорога, а если осенняя распутица, то это всего лишь направление.

Жизнь за Волгой не ушла далеко от реки. Путь с паромной переправы близка. В Ильинском нас встретила глава сельской администрации Вера Алексеевна Андриянова. Она уже приготовила транспорт — колесный трактор с прицепом. Тракторист Серега услужливо набил прицеп соломой.

— Я сама с вами поеду, — сказала Вера Алексеевна. — Посмотрю, что там геологи делают. Ни разу у нас не появились. Опять какая-то тайна.

Это для машины путь в десять километров близкий, а трактор нетороплив. Успеем по дороге наговориться.

Вера Алексеевна — женщина быстрая, решительная и смекалистая. Главой сельсовета она уже два десятка лет. Всех и вся она знает, поэтому лучшего проводника не подберешь.

— Этим летом я как экскурсовод: делегация за делегацией. А то все тишина была.

Письма свое дело сделали. Областная власть «бомбила» ими Кремль все последние годы. Адресатами были Горбачев, Ельцин, Черномырдин, Степашин, Кириенко, Примаков… Как только в Кремле менялись люди, так получали из Иванова послание. Ни строчки в ответ. Дума, куда тоже обращались, глуха была. А тут пробило. Комиссия из недоступного Минатома пожаловала, за ней следом — экспедиция.

Вот она-то и затаилась где-то там в лесах. По слухам, какую-то карту составляют да что-то все копают. По селу пронеслось: на месте взрыва будут склад для радиоактивных отходов делать. Женщины уже в сельсовет прибегали: «Не дадим, костьми ляжем!»

Так что мы для Веры Алексеевны подвернулись кстати. Два дела можно разом сотворить: и нас проводить, и разузнать, что к чему.

— Я сама взрыв хорошо помню. Жила, правда, я тогда далеко от этих мест. В назначенный час схватила своего первенца и спиной к серванту, чтоб не рухнул. Тряхнуло не сильно, но ощутимо. Посуда только зазвенела. Переваливаясь на колдобинах, трактор дотянул до деревни Галкино.

Ныне этой деревне досталась вся «слава» популярности. Когда говорят о взрыве, то всегда ее поминают. Но ближе всех к взрыву стояла Бутусиха, ее уже нет. На том месте, где дома были, сине от созревающего терновника.

А вот Галкино еще живет. Когда-то здесь были своя школа, два магазина, фельдшерский участок, ферма с передовой бригадой доярок. После взрыва еще долго деревня крепкой была, а как узнали об опасности, то стали разъезжаться. При первой же возможности деревню покидали. Дома бросали — их здесь никто не покупал. Отдыхающие из города раньше приезжали, а теперь боятся. На всю деревню осталось три человека. Они и зиму здесь коротают, дома соседей берегут. Да кому они теперь нужны, гнить будут.

В Галкине экспедиции не оказалось. Мужички, видно, свое дело сделали и втихаря уехали. Что наработали, все с собой увезли. Одна из оставшихся трех жительниц деревни, Анна Ивановна Рябцева, которую мы застали на огороде, пояснила, что работали много, а вот что сделали — не знает.

— А взрыв вы помните?

— Как же не помнить! Нас предупредили тогда, чтобы мы все из домов вышли да скотину с фермы выгнали. Землю сильно качнуло. Крыша соседнего дома подпрыгнула.

У Анны Ивановны сегодня грустный день — година по мужу.

— Вы знаете, никогда и в больницу-то не ходил. В тот день утром травы по заоврагу накосил, баньку истопил, попарился, вечером кашлем зашелся… Кровушка пошла. Ночью все стонал, а утром его не стало. Доктора сказали — рак легких. А разве ж так можно — он и не болел вовсе… К «дыре» все ходил рыбачить, может, и рак оттуда принес.

«Дыра» — это место взрыва. Там протекает шустрая речка Шача. В ее омутиках мужички и ловили плотвиц да карасиков. Говорят, что Александр Михайлович Рябцев часто на головные боли жаловался: «Как от «дыры» ветром потянет, так голова-то и болит». Но эту боль списывали ему на возраст — мол, уж не молодой.

Вера Алексеевна Андриянова еще в администрации показала нам книгу о достопримечательностях Кинешемского района. Каждый сельсовет чем-то знатен был. В Ильинском одна достопримечательность — «дыра». И главка-то в книге так называется. Хоть туристов туда вози и историю рассказывай, как в начале 1971 года появились в этих местах представители из Министерства геологии. Они-то и подобрали три площадки на выбор — две в Ивановской и одну в Костромской области. Речка Шача стала «виновницей», что выбрали именно эту лесную поляну. Для бурения нужна была вода, а тут она под боком, да и от глаз людских все лесом скрыто.

На краю поляны геологи разбили лагерь, посредине поставили буровую… По деревням пополз слух, что нефть ищут. Шутили все: может, и золото найдут.

Потом, ближе к осени, почему-то появились военные. Они свою технику перебрасывали ночью. Мальчишек, что все время «паслись» на буровой, стали гонять. И взрослым запретили в речке рыбачить.

Эти военные и готовили ядерный взрыв. Буровики сдали им скважину с загнанной на 620 метров трубой. В нее-то и опустили заряд. На языке военных объект на лесной поляне носил кодовое название «Глобус-1».

Спасибо, хоть о взрыве жителей предупредили, а то бы могли рвануть и не сказав ничего. В полдень воскресного дня и рванули…

В одном из официальных документов отмечено: «…В ходе проведения данного эксперимента имел место ранний выход газообразных продуктов взрыва на «дневную» поверхность. В результате образовались локальные участки радиоактивного заражения грунта в районе скважины».

И геологи, и военные покидали лагерь в спешном порядке. Были брошены буровые вышки, бульдозер, насос, качавший воду из речки, весь кухонный скарб, бочки из-под бензина, мотки проводов, обрезки труб — словом, все.

Ученые и военные смыли со своих рук грязь выброса, а расхлебывать ее предстояло другим.

Умрите геройски!

Серега заглушил трактор у речки. Дальше он не ходок. Он ни разу не был на поляне, даже не знает, что она из себя представляет.

Для Веры Алексеевны это тоже граница, но она вдруг сказала:

— Пойду с вами, посмотрю, как изгородь поставили.

Мы проверили дозиметр. В его окошечке за тремя нулями появилась цифра 9. Это микрорентгены. Вполне нормальный фон.

Перешли речку. В кустах вспорхнула пара рябчиков. Сразу же за поворотом тропы открылась поляна.

Надеваем резиновые сапоги, повязываем марлевые повязки, как учили на уроках гражданской обороны.

Готовы? Готовы! Тогда вперед!

Цифры на дозиметре заволновались — уже 13. Легкий порыв ветерка — 25. Ржавая конструкция с намертво прикипевшими вентилями — 40. Трава под ногами — 35. Уходящая в землю труба с торчащими из нее приводами — 80. Порыв ветра — 45. Пересохшая лужа с круглой впадиной — 52. Эта впадина и есть провал, который образовался после взрыва. В засохшей грязи отпечатались коровьи следы. Сюда буренушки ходят на водопой, а травку щиплют на этой поляне. В этом году здесь сено не косили, а были времена, когда поляна была уставлена копнами скошенной травы. И опять порыв ветра, на этот раз — 120. Идем на источники радиации. Цифры в окошечке дозиметра устроили настоящую пляску.

Зазвенело на 250. Еще одна труба в траве. Ого, здесь уже 480. Физически ощущаем — из земли дует или это нам только кажется. Еще труба. Здесь уже — 500, нет, 520, 560… Все, хватит! Жизнь еще на что-нибудь сгодится.

Тогда, тридцать лет назад, после бегства геологов, сюда первыми заявились мальчишки. Им было любопытно увидеть, что же произошло после взрыва на поляне. А увидели они тот самый провал, но тогда он был поглубже. Парнишки вдоволь полазили по буровой вышке, спускались в провал. В школе они сказали, что никакой нефти нет.

Через три недели они умирали, крича от головной боли, а изо рта шла пена.

Сельские врачи были в полной растерянности. С трудом “подогнали” смертельную болезнь под менингит.

Вскоре с поляны исчез бесхозный бульдозер, его прибрал к рукам колхоз. Насос, что качал воду на буровую, увезли в леспромхоз, и он потом несколько лет служил на поселковом водопроводе.

Деревенские мужики растащили по дворам все, что могло сгодиться в хозяйстве.

Лет пятнадцать смерти сельских жителей никто не связывал со взрывом. А диагноз чаще всего был один: рак, рак, рак… Для разнообразия — лейкоз…

Один биолог подсчитал, что от выброса приняло смерть человек 60, не меньше.

Кинешемский район давно уже первый в области по онкологическим заболеваниям.

Говорят: случались аномалии у животных. Однажды родились ягнята без шерсти. Ветеринары поломали головы, да сказали, что это следствие глубокого авитаминоза. И это посреди лугов с разнотравьем. Опять же, появился теленок с пятой ногой. Объяснить это было уже трудно, и специалисты, пожав плечами, сказали: “бывает”.

Сколько же колхозного молока, надоенного от коров, пасшихся на этой лесной луговине, пошло на продажу?

Сколько радионуклидов приняла в свои воды речка Шача, впадающая в Волгу?

Запретное слово

Тайна взрыва была раскрыта лишь с десяток лет назад. Тогда исчезла цензура и в печати была опубликована карта всех мирных ядерных взрывов, которую для нас составили немецкие “гринписовцы”.

Там был помечен и этот взрыв. Мир знал о нашей опасности, хотел предупредить, но стена секретности стояла непоколебимо.

И до сих пор Минатом неохотно говорит о взрыве. Ни разу за все эти годы никто не выступил перед жителями и не рассказал об опасности, которая поджидает их в лесу. И на дорогах, ведущих к ядерной поляне, вы не увидите ни одного предупредительного знака. Слово “радиация” до сих пор табу для атомщиков.

— Оснований для тревоги нет, — сказал прилетевший к месту взрыва представитель Минатома.

Конечно, если ты живешь далеко отсюда.

Не будем задавать себе вопрос: а почему по свежим следам не был локализован выброс. И делов-то было, что сгрести землю, захоронить ее, а места прорыва газов забетонировать. Но тогда был бы нарушен режим секретности. А уважаемому академику Б. Литвинову пришлось быть между Хиросимой и Чернобылем, поминать полигоны на Новой земле и в Семипалатинске, неудачный взрыв в Якутии, радиоактивный рассол в степях Оренбуржья и Астраханской области, последствиях взрывов на Каме и вот этот аварийный выброс у деревни Галкино. Но для академика рассуждение о “грязи” — сфера политическая и к науке “никакого отношения не имеет”.

…Когда мы вернулись с поляны, то первое, о чем спросила нас Вера Алексеевна Андриянова:

— Как вы думаете, дело с места сдвинется?

Вопрос остается открытым, как вот уже тридцать лет открыта “дыра” в ядерную преисподнюю, из которой продолжается выброс.

А люди живут надеждой, что их не бросили, их просто временно забыли, дел-то в государстве много.

ГУЛАГ